Перед нами семь брошюр, составленных большими знатоками своего предмета и музейной практики:

в Печатном виде:

Вопреки брошюрному формату и листажу, большинство этих работ насыщено ценнейшим материалом, пусть не новым в отношении научном, но умело скомбинированным в сжатой, лаконичной форме, превращающей эти брошюры, или большинство их, в подлинные «концентраты» фактов и тематик, относящихся к познанию родного края.

В этом смысле труд проф. Крыжановского и большинство страниц написанных проф. Плавильщиковым, — подлинные шедевры, каждой строчкой выдающие не только знатоков своей науки, но и мастеров владения пером и словом.

Равным образом и за статьями А.Г. Гиллера и проф. А.А. Яковлева чувствуется в каждом слове неподдельная любовь к предмету и напор большого опыта и знания.

Более того, на положении «Справочника» вещного, фактического содержания (— а частью также техники подбора и монтажа —) приведенные работы могут быть весьма полезны краеведу для первоначальной ориентации при сборах и классификации имеющихся материалов.

В этом смысле все эти статьи найдут своих ценителей и факт издания этих работ возможно только горячо приветствовать.

Но совершенно иначе рисуется оценка этих же работ в аспекте их прямого назначения, четко выраженного в самом заглавии большинства брошюр: «в экспозиции Краеведческих Музеев.»

И понятно, почему.

В отличие от книжных перечней и списков, предназначенных для справок, то же их фактическое содержание, но предназначенное для переведения на вещные, музейные объекты, отвечать должно совсем особым требованиям «показа», крайне сложным и ответственным, когда вопрос касается музеев «Краеведения», т.е. музеев массового типа.

Но сначала — небольшое отступление.

Вопреки опасности упрека в элементаризме, мы позволим себе очертить немногими штрихами основные два принципа нашего Советского Музея.

В полное отличие от практики былых музеев, цель и смысл нашего советского музея массового типа (а тем самым и музеев Краеведения) — не простое только любование прекрасными и редкими вещами, но идейное их восприятие, их освоение как «вещно претворенные идеи, доводы и обобщения».

Не «вещь», как таковая, как бы ни была она прекрасна, или уникальна, и не «голая идея», как бы ни была она значительна, — но мысль, идея, претворенная, скристаллизованная в «вещи», — вот, что составляет содержание советского музея массового типа.

Но не только это. Не «идеи» лишь, как таковые, выражающие мысли, безразличные, «нейтральные», но выдвигающие мысль действенную, «нормативную», способную влиять на человеческие взгляды, или убеждения.

Не вещи, но идеи, ими выражаемые и при том идеи нормативные, — которые, не ограничиваясь констатацией того, что есть, свидетельствуют нам о том, что должно.

Сказанное поясним примером.

Грандиозные музеи Зоологии Парижа, Вены, Брюсселя и Лондона, в том виде, как я заставал их при моих повторных посещениях Западной Европы, — призваны только знакомить посетителей с многообразием животных обитателей Земли, и рядовому, массовому потребителю этих музеев, уходя из них по окончании осмотра, оставалось только подивиться этому богатству и многообразию.

Не то наши советские музеи Зоологии, имеющие целью приобщить своего массового зрителя к основам Дарвинизма, как естественно-научной базы для марксистского мировоззрения.

А теперь вернемся к нашей основной задаче и посмотрим, в какой мере этим установкам отвечают таковые разбираемых брошюр.

Согласно предыдущему задача ваша может быть сводима к четырем вопросам: именно о содержании, форме, потребителе и целеустановках Краеведческих музеев и о соответствии их с установками интересующих нас работ.

Формулятивно можно было бы сказать: сопоставляя установки авторов этих работ, мы разберем их в свете четырех вопросов: «Что?», «Как?», «Кому?» и «Для чего?»

Начнем с последнего.

Охватывая общим взглядом цели и задачи наших Краеведческих Музеев, можно без труда установить четыре основных аспекта, или целеустановок:

Таковы четыре основных аспекта и акцента, под углом которых составляется и предъявляется, короче говоря, «бытует» экспозиция Музея Краеведения.

Тот же объект, будь то обломок камня, полевой цветок, сверкающая чешуей рыбешка, или реющая в небе птица, могут быть трактуемы с любой из этих четырех различных точек зрения: Мировоззренческой, учебной, производственной и воспитательно-патриотической.

И все же есть существенная разница в размерах приложимости этих различных точек зрения в разных отделах экспозиции Музея: Никакими ссылками на «полевых вредителей», на «полевого Мотыля» и саранчу, — не заронить любви к родному краю, как рассказом об истории земной коры или движении планет — не углубить советского патриотизма.

Говоря иначе, разные тематики и разные объекты в экспозиции Музея Краеведения в различной мере призваны для оттенения тем или другим аспектом или осмыслением показа.

Тем уместнее спросить: Каким путем эта ближайшая, первейшая задача и обязанность Музеев Краеведения очерчена в интересующих нас брошюрах?

Всего ярче сформулирована она в статье трех авторов и посвященной «Экспозиции Отдела Природы Краеведческих Музеев».

На 8-ой странице названной брошюры мы читаем:

Прекрасное, высокое определение, проникнутое благородным пафосом патриотизма!

Захватить внимание рядовых музейных зрителей, зачаровать их яркими картинами и образами, выявляющими красоту, величие родной Природы, дать почувствовать всю прелесть, обаяние наших лесов, полей, волнистых перелесков и долин, заоблачных высот, степных просторов и таежных далей, дать почувствовать и осознать наглядно всю неисчерпаемость богатств земельных недр и морских или речных глубин нашей родной Природы, как источников ее все возрастающего благоденствия и ее мощи, закрепленной нашими великими писателями и великими победами — какой высокий, вдохновляющий удел!

Теперь попробуем в этом аспекте мысленно переступить порог того Музея Краеведения, каким он выступает в предложениях и по мысли авторов вышеуказанной брошюры. Что находим мы?

Увы! тех вдохновляющих, высоких слов хватило только для вступительных и вводных деклараций...

Не в пример героям Гейне, воспевавшим воду, а втайне не брезгавшим вином, организаторы «музеев» типа предлагаемых брошюрой, лишь сулятся поднести «вино», на деле пробавляются водицей.

А что это так — в этом нетрудно убедиться, если беглым образом коснуться той «структуры», того «плана» экспозиции, которые рекомендуются в означенной брошюре.

Здесь достаточно отметить, что та тема, тот Отдел, та экспозиция, которые всего сильнее, всего больше привлекают массового посетителя Музея Краеведения, разделы, всего более призванные к высокой миссии Музея, как «источника любви к родному краю и патриотизма» — отодвинут на двенадцатое место, а предпосланы ему отделы, большинство которых мало призвано к решению этой задачи.

Тут и «Космогония», и «Геоморфология», и «Гидрология» и «Климатология» и «Почва края», и «Развитие жизни на Земле», и «Происхождение человека» и «Основы Дарвинизма», словом: вся Энциклопедия Естествознания и только на двенадцатом, последнем, месте значатся «Ландшафты» Края, т.е. тот Отдел, который всего прежде, всего лучше призван пробудить любовь к родному краю, к Родине, усилить, укрепить чувство советского патриотизма...

И осознавая полностью громадную общеобразовательную роль, или практическую ценность приведенных дисциплин, мы сомневаемся, чтобы познанием «химизма почвы» и «работы ветра» можно было пробудить любовь к родному краю, или ссылкой на «Происхождение Земли» — повысить чувство Родины, Советского патриотизма!

Вместо увлекательных картин, ландшафтов, раскрывающих величие и красоту родного края и его богатств, — Вам с первых же шагов подносят нечто высоко-научное, систематическое и академическое, но и нечто бесконечно скучное, томительное, нудное, не то «Конспект Учебника по Краеведению», не то шаблон и схему для отчетов по ведению краеведческих работ и изысканий.

Можно без труда предвидеть возражение. Нам скажут: Прежде, чем давать «Ландшафты» — надо дать «слагающие их элементы», расположенные в том порядке по отдельным дисциплинам, как они обычно излагаются в академической науке и в учебниках:

И вот, во имя этого учебного «канона», Вам рекомендуется сначала ознакомиться с «рельефом края», лишь затем в виде вкрапления с Космологией и Геологией, засим с Палеонтологией, и в частности, «Палеоантропологией», затем с «Климатологией», за нею — с «Гидрологией», затем лишь с «Почвоведением», затем в виде добавочной, вклиненной темы — «Дарвинизмом», после Дарвинизма — мир Растений, за растениями — мир Животных и кончается вся эта экспозиционная Энциклопедия — Ландшафтом!

Воспринять этот последний, осознать величие и красоту родного края и проникнуться к нему любовью можно — так пытаются уверить нас — лишь после овладения двенадцатью науками!

Но так ли это есть на самом деле?

Ведь переводя такую установку на язык «житейский», значило бы, что, знакомясь с новой местностью, гуляющий обязан всего прежде обратиться к восхищению «рельефом», только во вторую очередь — «погодой» (облаками, климатом..), воздать затем лишь должное особенностям «почвы» или «водоемов», только после этого — цветам, деревьям и кустарникам, лишь после этого — животным, но и здесь в определенном лишь порядке, и не восхищаться пением птиц до созерцания бабочек, или движением белочки — до пения птиц....

И пусть не скажут нам: Знакомиться с музеем и гулять на воле, — не одно и то же. Там — познание, здесь — любование Природой!

Но как будто «познавание природы» не проходит через «любование» ею! И как будто можно изучить предмет, не полюбив его!

Но справедливое для каждого предмета и любой науки, эта обусловленность познания — любовью и влечением, является первейшим обязательным условием для рядового массового посетителя музея массового типа.

И не сами ли Вы, составители «Программ» или «Инструкций» по музейной экспозиции, определили ее цель, как «пробуждение любви» к природе и родному Краю!

Но ведь, если так — то формы и пути, предложенные Вами для решения этих задач — предельно неудачны!

И последнее тем более прискорбно, что как раз под этим лозунгом — «Любви к Родному Краю» и «Советского Патриотизма» — подлинно объединяются все посетители Музея, в полное отличие от трех других аспектов, к рассмотрению которых мы и переходим.

Все они, — эти Аспекты «производственный», «учебный» и «мировоззренческий» — неотделимы от проблемы «потребителя», с ответом на вопрос:

«Кому предназначается экспонатура?»

Но нетрудно видеть, что проблема «Потребителя» зависит от проблемы «Содержания», «Формы» экспозиции и «Цели» таковой.

И в самом деле.

Рыболову-практику необходимо увидать в Музее все породы рыб, водящиеся в местных водоемах, горняку — все минералы, лесоводу — всех главнейших представителей вредителей лесов, а агроному — таковых полей, охотнику — всех представителей пушных животных данной местности....

Совсем не то для рядового массового посетителя Музея — не-охотника, не- горняка, не-лесовода и не-агронома, для которых созерцание сотен рыб, камней, зверей и насекомых вызывает лишь томление и скуку.

В еще большей степени этот разрыв между запросами различных категорий зрителей Музея и его экспонатурой отражается на темах Школьной и Мировоззренческой: Если учащемуся Средней Школы и рабочему, или колхознику знакомство с темой о «Происхождении Земли», ее «вращении» и месте, занимаемой в системе Космоса — уместно и необходимо, то для человека образованного эти школьные труизмы вызывают только чувство раздражения и досады.

Тем обиднее признать, что в разбираемых брошюрах эти три раздела, именно «Мировоззренческий», «Учебно-Школьный» и «Профессионально-Производственный» даются без учета профиля их потребителя и с молчаливым допущением, что тот же посетитель с одинаковым усердием будет знакомиться в Музее с «Птолемеевой Системой Мира», и с «Химизмом почвы», и с «Изменчивостью водяной блохи», и с «Зарастанием Болот», и с азбучными истинами школьного преподавания.

Сказанным определяется громадное принципиальное отличие между словесно-книжной и музейно-вещной пропагандой:

И действительно, дело одно — писать брошюры по Ботанике, Энтомологии и Почвоведению, предназначаемые для ботаников, для энтомологов и почвоведов.

И другое дело — вещно отразить эти брошюры, вещно проецировать их содержание на стены массовых музеев в форме, увлекательной для не- ботаника, не-энтомолога, не-почвоведа...

Такова двоякая фундаментальная проблема, специфичная для Краеведческих музеев, как музеев Массового типа:

Посмотрим же, насколько этим кардинальным двум вопросам массовой музейной экспозиции уделено внимание в разбираемых брошюрах.

Отвечая на вопрос, мы констатируем:

Не только этим двум вопросам в разбираемых работах не дано ответа, но вопросы эти даже и не ставятся!

Есть, правда, именно в статье А.Д. Маневского, попытка подойти к проблеме «Изучения запросов различных групп посетителей» (стр. 19) и к «дифференцированному их обслуживанию», — но лишь в порядке беглой декларации....

Что это так — об этом говорят рекомендуемые тем же автором мероприятия, имеющие удовлетворить запросы разных лиц, а именно введение «тематических» (вместо «сквозных») экскурсий, «многоплановости» экспозиций и замены существующих экскурсоводов — более квалифицированным персоналом.

И, однако, все эти мероприятия касаются организованного зрителя и только при наличии устных объяснений.

В отношении одиночных посетителей (не пользующихся обычно устным руководством!) эти три мероприятия совершенно беспредметны.

И определенно возражая (на словах!) против обслуживания «какого то абстрактного посетителя» (Стр. 19) автор брошюры оперирует на деле именно с последним, не дифференцируя, не различая:

Поскольку же, по мере разрастания музейно-массовой работы, ставка будет делаться все более на «Одиночек», (ибо, как показывает практика больших музеев, — никаких экскурсоводных кадров не хватает для обслуживания «одиночек»!) вся методика показа может быть сводима для музеев массового типа к следующей формуле:

— «Как рационально (т.е. с максимальной эффективностью) построить экспозицию с упором на обслуживание одиночных зрителей, не пользующихся устным руководством лектора-экскурсовода?»

Но напрасно мы пытались бы найти в интересующих нас брошюрах указаний на попытки разрешения этого вопроса, вне которого все рассуждения о «методах музейной экспозиции» бездоказательны, поскольку «устное руководительство» способно выправить любые недостатки вещной экспозиции, а «положительные» отзывы обслуженной им (устным руководством) группы оставляет нерешенным, что̀ в этом успехе должно отнести на долю лектора, и что̀ — на долю вдумчивой экспонатуры.

Повторяем: По указанному только что фундаментальному вопросу в разбираемых брошюрах не находим ни следа упоминания.

Что же удивительного, если все фактическое содержание рекомендуемых экспозиций ориентировано на абстрактного, воображаемого зрителя.

Все тот же, нам давно знакомый отвлеченный зритель, наделенный абсолютной памятью, неистощимым рвением, бездонной любознательностью, идеальной выдержкой, неограниченным досугом... в высшей степени удобный для проектов и отчетов, для программ и планов, этот «идеальный зритель» неудобен только тем, что он на деле вообще не существует!

А что это так — в этом наглядно убеждает нас любая строчка разбираемой брошюры, ничем не выдающие, что авторы последних сами проверяли эффективность, действенность, доходчивость для одиночных зрителей тематики, примеров, приводимых в качестве рекомендуемых для краеведческих музеев.

Но отсюда, как итог абстрактно-априорного подхода к делу — столь же априорная абстрактно-книжная экспонатура.

Всего прежде — колоссальная, ничем не объяснимая и неоправданная перегрузка материала, исключающая всякую возможность освоения его иначе, как в итоге многомесячного изучения десятков зал.

Второй дефект: заведомая недоступность пониманию массового зрителя целого ряда тем и терминов, могущих быть опущенными без малейшего вреда для целей массовых осмотров.

В самом деле. Позволительно спросить: Кому и для чего предназначаются такие термины, как «Поллиния», «Гетеростилия», «Протерогиния», «Протандрия», «Фанерофиты», «Хамефиты», «Гемокриптофиты», «Криптофиты», «Терофиты», «Гигрофиты», «Идиоадаптация», «Ароморфозы»?

Нужные, оправданные для учащихся и для ученых эти и подобные им термины — обуза и балласт для рядового массового зрителя, не говоря уже о спорности того, насколько для него полезно и необходимо знание самих явлений, ими выражаемых.

Не менее бесспорен третий недостаток: крайняя минуциозность, кропотность, детальность множества примеров и явлений, приводимых в качестве «рекомендуемых» для краеведческих музеев, фактов, не имеющих к тому же ни особого практического, ни общеобразовательного оправдания.

И в самом деле. Так ли обязательно, необходимо, так ли поучительно для массового рядового зрителя знакомство с посезонным изменением формы головы у «Водяной Блохи», или окраски у «Лесных клопов»? И не рискует ли такой музейный зритель, задержавшись на «клопах» и «блохах», растерять свое внимание, растратить свои силы и не довести их до других объектов и тематик, более существенных и интересных?

И уже совсем не к делу и не к месту предлагаемый все тем же массовым музейным зрителям показ «живых животных» (!!) и живых растений, или демонстрация учебных опытов на темы: «Минеральное питание», «Дыхание и Брожение» по типу и программам Средней Школы.

Перед нами — самое невероятное смешение задач и целей, тем и фактов, глубоко несродных, неувязанных взаимно, наводящих на раздумье и недоумение, сводимые к вопросу:

Для кого и для чего предназначается эта музейная энциклопедия?

Совершенно очевидно, что значительное большинство тематик и объектов, приводимых в разбираемых брошюрах, не учитывало «Потребителя».

А в результате — полное смешение:

Обращаясь к рассмотрению каждого из этих четырех источников ошибок, начинаем с первого.

Четыре основных источника ошибок или промахов этих брошюр сводимы, как мы видели, к четырехкратному смешению:

И сводя в одно эти четыре промаха, нетрудно их объединить в едином обобщающем упреке:

Игнорировании Методики Музейной Практики.

Как примирить запросы массовых музейных зрителей без опасения вызвать скуку и томление одних (за трудностью сюжета и показа.) и досаду-раздражение других (банальностью показа, или темы..)?

Как согласовать высокую научность содержания и простоту, доходчивость и «теплоту» подачи?

Как откликнуться на специальные практические нужды и потребности профессионалов — горняка, животновода, огородника, охотника по зверю, или рыболова, сочетав их с интересами историка, библиотекаря, любителя литературы. Как заставить перекликнуться Черкасова и Докучаева с Тургеневым и Чеховым?

Как облегчить работу школьника и педагога, не рискуя превратить Музей в распластанный, разброшюрованный Учебник?

Как избегнуть в равной мере и «Академизма» и «Диллетантизма»? Как предотвратить опасность, в свое время так настойчиво указанную Лениным, опасность превращения «Популяризации» — в «Вульгаризацию»?

Как захватить, зачаровать, «заволновать» нашего массового посетителя, показывая ту же тему, те же самые объекты знатоку науки и «профану», и сезоннику-рабочему, и академику, и старцу, и дошкольнику, эмоционально подведя к предмету, пробудить к нему рассудочную любознательность?

И, наконец, — фактически же всего прежде! — Как, показывая в самых разных образах или аспектах факты и явления родной Природы, оттенять их не навязчиво, но все же неотступно «лейтмотивом» всей экспонатуры и всего Музея — чувством восхищения, любви к Природе, к Родине, родному краю, как источнику патриотизма и не столько помощью плакатов, сколько энтузиазмом, пафосом и преданностью, вложенными в «Вещи», отраженным светом заражающими зрителя сознанием величия родной Природы, Родины и творчества ее народа-победителя?

— На все эти вопросы, эти требования мы в разбираемых брошюрах тщетно стали бы искать ответов, или опытов, попыток в направлении искомого решения...

И причина этого — не недостаток знания, или любви к своему делу у отдельных авторов рассмотренных брошюр, написанных по большей части подлинными знатоками своего предмета, замечательными эрудитами...

Причина та, что в увлечении своей «академической наукой» и привыкши оперировать с «академическим» музеем — авторы брошюр забыли о науке, именуемой «Музеологией», как совокупности приемов, методов и установок, обязательных в музеях массового типа, а тем самым и в музеях Краеведения.

«Музейцы», позабывшие «Музеологию» — науку о методике Музеев!

Сказанному не противоречит то, что слово «Метод» и «Методика» так часто фигурируют в рассматриваемых брошюрах: многозначные до крайности эти слова как нельзя лучше прикрывают — по рецепту Фаустовского Мефистофеля — разноречивость, сбивчивость и непродуманность понятий.

Очень часто словом «Метод» пользуются там, где правильнее говорить о «содержании» и «технике».

Так, в разбираемых брошюрах авторы их говорят о «Методе Ландшафтов», противоставляя его «Методу» систематического размещения объектов.

Но при этом забывают, что различия в обоих случаях касаются не «Метода», но содержания и техники.

Тот же зверек, тот же жучек, и та же птичка демонстрируются то отдельно, порознь, жучки — с жучками, птица — с птицами, сериально, всего чаще (но не обязательно!) без имитации природной обстановки, то — совместно: и зверьки, и птицы, и жучки на фоне инсценированного ландшафта, будь то помощью засушенного мха, коры и веток, будь то — помощью подкрашенной мочалы или ваты.

Говорить о «Методе» Ландшафта в экспозиции Музея столь же убедительно, как пользоваться этим словом в применении к книжным иллюстрациям, сказав, что «Книга иллюстрирована по методу Ландшафта».

Говорить о «Методах» и о «Методике» в музейной практике возможно, строго говоря, лишь в применении к массовым музейным зрителям (и всего прежде — «Одиночкам»), т.е. там, где соучаствует Психологический момент воздействия объекта на субъект, момент контроля и проверки этого контакта.

И, как безрассуден был бы педагог, который стал бы говорить о «методах» преподавания, не проверяя их в учебной практике, так неразумно, ибо беспредметно, рассуждать о «методах» музейной экспозиции без предварительной проверки их в музейной практике.

Перефразируя слова великого философа, возможно было бы сказать:

«Методика показа, не рожденная в общении с музейным зрителем, в самих музейных залах, не проверенная практикой — есть лишь музейная „словесность“ и схоластика!»

Как подносить науку разным категориям музейных зрителей?

Как приобщить их не к пассивному лишь созерцанию, но к действенному восприятию и усвоению нормативных знаний, претворенной в «вещной экспозиции»? Как приспособить эту «вещную экспонатуру» для предельно эффективного использования одиночным зрителем?

Какими мерами, приемами, порой уловками возможно стимулировать его внимание и облегчить фактическое восприятие объекта, усвоение обобщающей его идеи? Каким образом заставить экспозицию заговорить на «языке вещей», а не полотнами этикетажа, оставляемого без прочтения?

О всех этих вопросах ни в одной из разбираемых брошюр мы не находим ни малейшего упоминания, если не считать попутно брошенных советов об этикетаже, не решающем проблемы о пригодности самой экспонатуры для показа одиночным зрителям.

Проблема «Ассертивности» и «Нормативности» музейных тем; — Проблема обеспечения «музейного фарватера», порядка следования по музейным залам; — Примирения запросов «одиночек» и организованных участников «экскурсий»; — Роль экскурсовода и этикетажа, их взаимная антиномия и пути ее смягчения; — Борьба с кунсткамерными элементами, присущими порой самой сериозной свиду экспозиции; — Борьба с «периферийным полем» зрения при восприятии стенной экспонатуры; — О принципах лаконизма, Эстетизма и Логизма в экспозиции; — Борьба с «академизмом» и «диллетантизмом» — этой «Сциллой» и «Харибдой» массовых музеев; — О согласовании значительности зрительного восприятия и подлинной идейной значимости экспоната; — О различных способах учета эффективности работ Музея в целом и доходчивости разных типов экспонатов; — О сравнительных достоинствах принципа «монотематичных» выставочных зал; — О сериальном методе показа; — О различных способах учета эффективности обслуживания «Одиночек»; — Изучение «музейных зрителей» путем анкетно-статистическим, фиксированием речевых высказываний, письменных свидетельств... Таковы только немногие проблемы, обнимаемые той особой новой специфической наукой, именуемой Музеологией, системой методов музейного показа.

Но напрасно перелистываем мы брошюры, изданные в помощь Краеведческим музеям, тщетно ищем мы упоминания и обсуждения этих важнейших методологических вопросов всей новейшей музеологической Теории и Практики, — Вопросы эти для почтенных авторов нас занимающих брошюр фактически не существуют.

Никакой музейно-методической работы авторами названных брошюр доселе не велось и не ведется.

И легко понять причины этого лишь кажущегося парадокса.

Видные ученые и педагоги, составители означенных брошюр знакомы с демонстрацией музеев лишь по линии музеев Вузовского типа, или школьного, учебного характера и назначения.

Поскольку же эти музеи создаются в целях обязательного их освоения учащимися, никаких особых «методов» показа в них не практикуется. Всеобязательность предмета гарантирует его хотя бы только временное усвоение в музее, не зависимо от способов подачи: трудных или легких, ярких или нудных.

Что же удивительного, если, получив задание «составить инструктаж для краеведческих музеев», составители брошюр распространили эту им привычную учебную, академическую «безметодную» манеру на музеи массового типа, насыщая их примерами и темами, безотносительно к их трудности и нудности.

Отсюда — насыщение программы краеведческой экспонатуры темами или объектами, уместными лишь для музеев школьно-вузовского типа и стремление превратить музеи в «вещные энциклопедии», а зрителей музеев — в мнимых энциклопедистов.

Более того. Привыкши оперировать с рисунками учебников или таблицами, пригодными лишь для учебных целей, обязательного усвоения, — вчерашний университетский лектор, став на положение «музейца», продолжает «по привычке» пользоваться «экспонатами» упрощенного типа ввиде книжных иллюстраций и таблиц, заимствованных из учебников.

Возвращаясь к перечню тематик и примеров, приведенных в разбираемых брошюрах и рекомендуемых их авторами, можно утверждать, что большинство этих примеров никогда не экспонировалось и не будет фигурировать в музеях массового типа из за безнадежности привлечь внимание массового зрителя проблемой «изменения формы головы у водяной блохи», «химизма почвы», адаптации длины (по миллиметрам!) хоботка у бабочек, как и других примеров, столь же недоходчивых для массового «вещного» показа.

И нетрудно видеть, что за всеми этими пробелами и неполадками стоит исходный роковой источник искажений экспозиций массовых музеев: выдвигание примата темы вопреки отсутствию возможностей ее Музейного отображения.

В итоге — яркие идеи и значительные темы в тусклом, нудном и бездарном оформлении, способном лишь дискредитировать идею, отпугнуть от темы массового зрителя.

Полезно помнить, что в музейной экспозиции наука сочетается с искусством, лозунгом которого является созвучность, адэкватность содержания и формы.

И, как неприемлемо для наших дней бессодержательное, безидейное искусство, также неприемлемо в музейной экспозиции насильственное поступание формы ради содержания, так и обратно, содержанием во имя мыслей, органически не вытекающих из вещной, специфической экспонатуры данного Музея.

— «Чтобы хорошо зажарить кролика» — так говорит французская поговорка — «надо иметь кролика».

Чтобы создать доходчивую полноценную экспонатуру, — надо иметь достаточно доходчивых и вещно-полноценных экспонатов.

Полагать обратное и думать, что отсутствие последних можно заменить обилием цитат и аннотаций, лозунгов и поясняющим этикетажем — значит оказаться в положении повара, наивно думающего, обилием «приправ» или богатством сервировки заменить факт неимения кролика.

Короче и без кулинарных аллегорий: неразумно смешивать задачи временных отчетных или агитационных выставок с задачами стабильной полноценной, «вещной» подлинно-музейной экспозицией, единственно оправданной в музеях массового типа, и тем самым для музеев Краеведения.

Таковы четыре основных источника ошибок, или промахов, обычно наблюдаемых в Музейной практике и свойственных в широкой мере разбираемым брошюрам:

Вместе взятые эти четыре группы промахов или ошибок объясняют свойственную разбираемым брошюрам малую последовательность в проведении четырех аспектов, в направлении которых строится экспонатура краеведческих музеев:

А в результате — неизбежное смешение запросов четырех главнейших категорий посетителей музеев массового типа:

Это последнее «смешение» нами понимается не в том наивном смысле, будто четырем «аспектам» отвечают и четыре наши категории музейных «потребителей», будто «учащимся» экспонатура подается без «мировоззренческих» и «политических» акцентов, или «производственнику» — форме «цехового техницизма», грубой эмпирии и сухого утилитаризма.

Понимается это «смешение» в том смысле, что соотношения этих четырех «аспектов» выявляются отчасти в направлении «необратимости».

Навязывать ученым посетителям знакомство с школьными объектами, рассеянным по залам, столь же мало рационально, как загруживать умы, вернее зрение учащихся деталями Отделов Производственных, полезных, интересных лишь профессионалам и любителям.

Но даже более того. Как ни ценна и обязательна «мировоззренческая» пропаганда наших массовых музеев, как ни актуальна их задача приобщения широких масс к свободному научному мировоззрению, — имеется другая, столь же неотложная и актуальная: Музеи, как рассадники профессионального образования, будь то шахтера- горняка, животновода, агронома, лесовода, промыслового охотника и рыболова...

И нетрудно видеть, что задачи эти требуют не меньшего внимания, чем предыдущая: Ссылаться на усвоенность «Системы Птоломея» и учения Дарвина и смешивать «Кукушку» с «Ястребом» для лесовода столь же мало извинительно, как для колхозника — смешение пшеницы и пырея.

И, однако, ни «Учебной», ни «профессиональной» линией работы не исчерпываются, согласно предидущему, задачи массовых музеев: Далеко не каждый массовый музейный зритель сможет и захочет оценить эти «аспекты».

Но имеется один, объединяющий всех посетителей Музея без различия образования и возраста, поскольку все без исключения посетители Музея патриоты своей Родины.

Отсюда — подстилающая все другие и венчающая их задача: укрепление любви к родной Природе и родному краю, а тем самым к Родине — чувства Советского патриотизма.

И тот факт, что именно по данной линии мы в разбираемых брошюрах, писанных и изданных в годины величайшего подъема национального самосознания, не чувствуем, не видим соответственного отзвука, — факт этот лишний раз подчеркивает элемент оторванности содержания этих брошюр от массовых музеев и от массовых их потребителей, отрыв от массы.

И заканчивая настоящий Очерк, посвященный дружеской, товарищеской критике разобранных брошюр, я затруднился бы свести ее итоги к мысли, более ответственной, чем та, которой завершается «История ВКПб», словами Сталина, одетыми в аллегорическую форму древне-греческого мифа об «Антее», столь непобедимом своей связью с матерью-Землей, погибшем, оторвавшись от нее.

Перефразируя слова Вождя, да будет мне разрешено сказать: